Памятник Н.В. Гоголю в Риме работы З.К. Церетели. 2002 год.

Великий русский писатель

ГОГОЛЬ Николай Васильевич (20.03/1.04.1809-21.02/ 4.03.1852), великий русский писатель, прозаик, драматург, критик, историк, публицист. Родился в благочестивой патриархальной дворянской семье. По воспоминаниям одного из гоголевских однокашников, религиозность и склонность к монашеской жизни были заметны в Гоголе "еще с детского возраста”, когда он воспитывался у себя на родном хуторе в Миргородском уезде и был окружен людьми "богобоязливыми и вполне религиозными”. Когда впоследствии писатель готов был "заменить свою светскую жизнь монастырем”, он лишь вернулся к этому первоначальному своему настроению. Семья Гоголей, как по отцу, так и по матери, принадлежала к старым казацким родам. Атмосфера веры и христианского благочестия была присуща как старшим, так и младшим ее членам. На столе постоянно лежало Евангелие, а любимым чтением были Четьи-Минеи, в старинных кожаных переплетах. Быт родового имения с. Васильевка Гоголь изобразил позднее в повести "Старосветские помещики”, а прошлое рода нашло отражение в "Тарасе Бульбе”.

Неподалеку от Васильевки находилась и кочубеевская Диканька, с именем которой в свою очередь связан цикл ранних повестей Гоголя. По семейным традициям, брак родителей писателя был благословлен Божией Матерью. Отцу его, Василию Афанасьевичу, было видение, когда он совершал паломничество к чудотворной иконе Пресвятой Богородицы, именуемой Ахтырской (ныне находится в США). Во сне ему явилась Царица Небесная и указала на дитя, сидевшее на полу у Ее ног: "...Вот твоя жена”. Через некоторое время в грудном младенце, дочери соседей по имени Косяровских, он вдруг, застыв от изумления, узнал те самые черты ребенка, которые показали ему во сне. Спустя тринадцать лет, на протяжении которых Василий Афанасьевич не перестает следить за своей суженой, видение еще раз повторяется, и он просит руки девушки. Молодые были помолвлены, через год была назначена свадьба. Николаем Гоголь был назван в честь Святителя Николая Мирликийского, перед чудотворной иконой которого его мать, Мария Ивановна, дала обет. Свойственное Гоголю ощущение своего пророческого призвания, очевидно, во многом поддерживалось этими семейными преданиями.

Первоначальное образование будущий писатель получил дома, от "наемного семинариста”. В 1818-19 вместе с младшим братом Иваном (ск. ок. 1820) Гоголь обучался в Полтавском уездном училище; летом 1820 готовился к поступлению в Полтавскую гимназию. В 1821 он был принят в только что открывшуюся Гимназию высших наук в Нежине. Обучение здесь, в соответствии с поставленной императором Александром I задачей борьбы с европейским вольнодумством, включало в себя обширную программу религиозного воспитания. Домовая церковь, общий духовник, общие утренние и вечерние молитвы, молитвы перед началом и окончанием уроков, Закон Божий два раза в неделю, каждый день полчаса перед классными занятиями чтение священником Нового Завета, вечером после занятий чтение книг духовного содержания, ежедневное заучивание наизусть по два-три стиха из Писания, строгая дисциплина — таким был определенный Уставом гимназии почти "монастырский” быт ее учащихся, многими чертами которого Гоголь воспользовался впоследствии при описании бурсацкого обихода в "Тарасе Бульбе” и "Вии” (Нежинскую гимназию он называл даже в шутку "бурсой”).

Иллюстрация к повести "Шинель".

Художник Маргарита Журавлева.

В марте 1845 Гоголю от Государя Николая Павловича был назначен трехгодичный пансион по тысяче рублей в год серебром; Наследник Александр Николаевич добавил от себя такую же сумму.

В июне 1845 Гоголь сжигает первоначальную редакцию второго тома "Мертвых душ”, пишет завещание, опубликованное впоследствии в книге "Выбранные места из переписки с друзьями”. В связи с сожжением второго тома "Мертвых душ” находится его попытка оставить литературное поприще и уйти в монастырь. 29 июня 1845 Гоголь приехал в Веймар, чтобы обсудить свое намерение с православным священником, протоиереем Стефаном Сабининым, но тот, видя его болезненное состояние, убедил не принимать окончательного решения. В 1846, получив известие о переводе первого тома "Мертвых душ” на немецкий язык, Гоголь писал Н.М. Языкову: "...Этому сочинению неприлично являться в переводе ни в каком случае до времени его окончания, и я бы не хотел, чтобы иностранцы впали в такую глупую ошибку, в какую впала большая часть моих соотечественников, принявшая "Мертвые души” за портрет России”.

В начале 1847 выходит в свет книга Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями”, замысел которой, как и продолжение "Мертвых душ”, был связан с раздумьями писателя над судьбами России и всего мира. Своим проповедническим тоном книга для большинства читателей явилась неожиданностью, а у некоторых из них вызвала резкое неприятие (В.Г. Белинский и др.). Намереваясь объясниться с читателями, Гоголь работает над "Авторской исповедью” и статьей "Искусство есть примирение с жизнью”. В начале 1848 из Неаполя он отправляется в паломничество в Святую Землю, где приобщается Святых Тайн у алтаря Гроба Господня.

В апреле 1848 Гоголь возвращается в Россию и, проведя лето на родине в Васильевке, приезжает в Москву, где останавливается у Погодина. Ф.В. Чижов, встретивший в 1848 Гоголя в Киеве после его возвращения из Иерусалима, вспоминал, как тот сказал ему тогда: "...Кто сильно вжился в жизнь римскую, тому после Рима только Москва и может нравиться”. В 1850 Гоголь писал А. С. Стурдзе из Васильевки: "Ни за что бы я не выехал из Москвы которую, так люблю. Да и вообще Россия всё мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной”. Присутствуя в 1851, в день празднования двадцатипятилетия царствования имп. Николая I, на бельведере дома Пашкова в Москве — и глядя на празднично освященную столицу, Гоголь произнес: "Как это зрелище напоминает мне вечный город”.

В конце 1848 писатель переезжает от Погодина к графу А.П. Толстому на Никитский бульвар. Дом на Никитском бульваре, принадлежавший графу Толстому (впоследствии обер-прокурор Святейшего Синода), и стал последним местом земного обитания Гоголя (ныне в этом доме располагается мемориал, посвященный памяти писателя). В 1849 он читает у Смирновой, Шевырева, Аксаковых главы второго тома "Мертвых душ”, встречается с архим. Феодором (Бухаревым). 17 — 19 июня 1850 проездом на родину Гоголь впервые посещает Оптину пустынь. Лето того же года он живет в Васильевке, на зиму переезжает в Одессу, где задумывает новое издание своих сочинений. Весной 1851 Гоголь в последний раз приезжает в Васильевку, а на обратном пути в Москву, 2 июня, еще раз посещает Оптину пустынь. Осенью 1851 Гоголь намеревался побывать на Святой горе Афон.

В июле — начале августа 1851 Гоголь читал Шевыреву под большим секретом новые главы второго тома "Мертвых душ”; в сентябре, перед несостоявшейся новой поездкой на родину, — начало книги о Божественной Литургии. 22 сентября выехал из Москвы в Васильевку и около 27 сентября вернулся обратно в Москву, побывав 24 — 25 сентября в третий раз в Оптиной пустыни. Спустя несколько дней, 1 октября, Гоголь посетил Троице-Сергиеву лавру, где встречался со студентами Московской Духовной Академии. 5 ноября 1851 на квартире графа А. П. Толстого он читал московским писателям и артистам "Ревизора”.

26 января 1852 последовала кончина Е. М. Хомяковой (жены А.С. Хомякова и сестры Языкова), которая произвела на Гоголя глубокое впечатление. 7 февраля 1852 он едет в свою бывшую приходскую церковь, исповедуется и причащается Святых Христовых Тайн. В ночь с 11 на 12 февраля сжигает рукописи второго тома "Мертвых душ” (черновые наброски отдельных глав этого тома, вместе с рукописями "Размышлений о Божественной Литургии”, были обнаружены после смерти писателя в его бумагах). 18 февраля 1852 Гоголь соборовался и еще раз приобщался Святых Тайн. Кончина писателя последовала 21 февраля 1852, около 8 утра. Накануне, поздно вечером, он громко произнес: "Лестницу, поскорее, давай лестницу!”, а последними словами, сказанными им в полном сознании, были: "Как сладко умирать!”

Философские взгляды Гоголя

Гоголь Николай Васильевич (20.03[1.04].1809—21.02[4.03].1852), писатель и мыслитель. Философские взгляды Гоголя формируются вокруг понятий эстетики и морали, красоты и добра. С особой остротой Гоголь вскрывает противоречие, которое в современном мире существует между красотой и добром. Моральный идеал воспринимается им как нереальный и даже неестественный, как некая риторика, не имеющая опоры в естественном строе души. Гоголь пишет: «Как полюбить братьев? Как полюбить людей? Душа хочет любить одно прекрасное, а бедные люди так несовершенны, и так в них мало прекрасного». Моральный принцип оказывается бессильным, ибо в действительности душа движется не моральным, а эстетическим вдохновением. Иначе говоря, — душа человеческая вовсе не способна, в нынешнем ее состоянии, к подлинно-моральному действию, т. е. к любви. «Человек девятнадцатого века отталкивает от себя брата... Он готов обнять все человечество, а брата не обнимет». Моральный идеал есть поэтому просто риторика... Между тем, все люди связаны между собой такой глубокой связью, что, поистине, «все виноваты за всех». Он часто приводит мысль, что мы «косвенно» связаны со всеми людьми, и все наши действия, даже мысли, влияют на др. людей. Иначе говоря, тема морали, тема добра — неотвратима, неустранима, она стоит перед каждым во всем своем страшном и грозном объеме, но она не имеет опоры в нынешнем строе души. Страшно то, говорит Гоголь, что мы «в добре не видим добра», т. е. что даже там, где есть подлинное добро, мы не в состоянии воспринять его именно как добро.

«Естественный» аморализм современного человека, по Гоголю, связан с тем, что в нем доминирует эстетическое начало. Вопрос о природе эстетического начала и об отношении его к моральной теме в человеке всю жизнь занимал Гоголя: он сам был горячим, страстным поклонником искусства, но с полной, беспощадной правдивостью вскрывал он таинственную трагичность эстетического начала. В повести «Невский проспект» Гоголь рассказывает о художнике, в душе которого царит глубокая вера в единство эстетического и морального начала, но эта вера разбивается при встрече с жизнью. Художник встречает на улице женщину поразительной красоты, которая оказывается связанной с притоном разврата. Художником овладевает отчаяние; он пытается уговорить красавицу бросить ее жизнь, но та с презрением и насмешкой слушает его речи. Бедный художник не выдерживает этого страшного раздора между внешней красотой и внутренней порочностью, сходит с ума и в порыве безумия кончает с собой. В др. повести, «Тарас Бульба», Гоголь с другой стороны рисует расхождение эстетической и моральной сферы: молодой казак Андрий, охваченный любовью к красавице, бросает семью, родину, веру, переходит в стан врагов, не испытывая никакого смущения и тревоги. В Андрие над всем доминирует эстетическое начало, которое стихийно и внеморально; Андрий отчетливо формулирует основной принцип эстетического мироотношения: «родина моя там, где мое сердце». Это не только отречение от самого принципа морали, но и утверждение стихийной силы, рокового динамизма эстетических движений, которые сбрасывают все преграды морального характера.

Чем глубже сознавал Гоголь трагическую несоединенность в душе эстетического и морального начала, тем проблематичнее становилась для него тема красоты, тема искусства. Именно потому Гоголь, беспредельно влюбленный в искусство, строит эстетическую утопию, которой хочет спастись от указанной коллизии, — он загорается верой, что искусство может вызвать в людях подлинное движение к добру. Гоголь пишет комедию «Ревизор» — вещь гениальную, имевшую громадный успех на сцене, но, конечно, никакого морального сдвига не создавшую в русской жизни. Гоголь понял это, отдал себе ясный отчет в утопичности своей надежды, но именно это и составило исходный пункт его дальнейших исканий. Подлинно соединить красоту и добро может только то, что глубже обоих начал, — т. е. Православие. Религиозные искания Гоголя развиваются все время вокруг этой темы: Православие для Гоголя призвано преобразить естественный строй человека, его культуру, его творчество. Не в отрыве от культуры обращается Гоголь к Православию, но для того, чтобы найти в нем разрешение последних проблем культуры. На этом пути и приходит Гоголь к тому, чтобы связать всю культуру с Церковью, — так Гоголь и ставит тему идеологии, навсегда внеся в русскую мысль идею «православной культуры».

У Гоголя мы находим много глубоких и существенных критических размышлений о западной культуре, но не в этом основной смысл построений Гоголя, а в утверждении, что в Православной церкви «заключена возможность разрешения всех вопросов, которые ныне в такой остроте встали перед всем человечеством». Это и есть та новая мысль, которая стала исходным пунктом для целого ряда русских мыслителей. Понятие культуры отрывается здесь от внутренней связи с ее западной формой — у Гоголя здесь впервые выступает мысль (в неясной форме, впрочем, мелькавшая в русской мысли и раньше), что путь России по существу иной, чем путь Запада, т. к. дух Православия иной, чем дух западного христианства. Вместе с тем, возврат к церковной идее уже не обозначает здесь отвержения светской культуры (как это было в XV—XVI вв.), а ставит вопрос об освящении и христианском преображении ее (к чему ранее двигалась русская мысль, особенно у Сковороды). Гоголь зовет к перестройке всей культуры в духе Православия и является, поистине, пророком православной культуры. Особенно остро и глубоко продумывал Гоголь вопрос об освящении искусства, о христианском его служении. Он первый в истории русской мысли начинает эстетическую критику современности, бичуя пошлость ее. Та острая критика «духовного мещанства», которая впоследствии с такой силой была развита Леонтьевым и Достоевским, с громадной силой выражена уже у Гоголя, начиная с его ранних (т. н. Петербургских) повестей, захватывая затем «Рим», «Мертвые души». Гоголь все время пишет и о том, как спасти эстетическое начало в человеке, как направить его к добру, от которого оторвалась современность в ее эстетических движениях. Отсюда его настойчивое навязывание теургической задачи искусству: «нельзя повторять Пушкина», — говорит он, т. е. нельзя творить «искусство для искусства», «как ни прекрасно такое служение». Искусству «предстоят теперь другие дела» — воодушевлять человечество в борьбе за Царствие Божие, т. е. связать свое творчество с тем служением миру, какое присуще Церкви. Саму Церковь Гоголь все время понимает как живое соединение мистической силы ее с историческим воздействием на мир: «полный и всесторонний взгляд на жизнь остался в Восточной церкви — в ней простор не только душе и сердцу человека, но и разуму во всех его верховных силах». Для Гоголя «верховная инстанция всего есть Церковь». «Церковь одна в силах разрешить все узлы, недоумения и вопросы наши». «Есть внутри земли нашей примиритель, который покуда не всеми виден, это — наша Церковь... В ней правило и руль наступающему новому порядку вещей, — и чем больше вхожу в нее сердцем, умом и помышлением, тем больше изумляюсь чудной возможности примирения тех противоречий, которых не в силах теперь примирить Западная церковь..., которая только отталкивала человечество от Христа».

Это целая программа построения культуры в духе Православия на основе «простора», т. е. свободного обращения ко Христу. Это было некое «лучезарное видение», которым горел Гоголь, — видение того «нового порядка вещей, как пишет архим. Бухарев, в котором Православие раскроется для мира во всем свете своего вселенского царственного значения». Сам Гоголь выдвигал именно «всемирность человеколюбивого закона Христова» — его приложимость ко всему, его освящающее действие на каждом месте, во всех явлениях жизни. Поэтому религиозное сознание Гоголя свободно от теократического привкуса — он принимает все формы культуры, он считается с тем, что ныне человечество «не в силах прямо встретиться со Христом», и в пробуждении душ к этой встрече Гоголь и видел церковное служение искусства.

Эта позиция Гоголя не только выдвигает новые основы для идеологии, но вообще означает если не наступление, то приближение эпохи нового, свободного сближения культурного сознания с Церковью.

Сторонник самобытных начал

Особое значение в творчестве Гоголя имели православно-публицистические произведения «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), «Размышления о Божественной литургии».

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь выступает как сторонник самобытных начал Святой Руси и призывает соотечественников осознать свою неповторимую национальную сущность, историческое призвание России, уникальность ее культуры и литературы. Как и славянофилы, Гоголь был убежден в особой миссии России, которая, по его словам, чувствует Божию руку на всем, что сбывается в ней, и чует приближение иного царства. Эта особая миссия России связывалась в представлении Гоголя с Православием как истинным, неискаженным (в отличие от католицизма или протестантизма) христианством.

Размышляя об основах русской цивилизации, Гоголь особое внимание уделяет роли Православной церкви в жизни России, утверждая, что Церковь не должна существовать отдельно от государства, а оно, в свою очередь, немыслимо вне монарха. Монарх, по мнению Гоголя, важнейший компонент государственного устройства, без монарха невозможно полноценное его существование. Он был согласен с Пушкиным в том, что «Государство без полномощного монарха — автомат: много-много, если оно достигнет того, чего достигнули Соединенные Штаты? Мертвечина: человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит. Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера…»

Православная церковь, монарх и народ — это, по Гоголю, неразрывное целое, соединенное соборным духом христианской любви. Но как полюбить ближнего своего, если он так несовершенен, если в нем так мало прекрасного, — задает вопрос Гоголь и сам отвечает: «Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви ведет теперь Сам Бог… А не полюбивши России, не полюбить нам братьев своих, а не полюбивши своих братьев, не возгореться нам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».

Национальная идея в публицистике Гоголя порождается этим духом христианской любви к Богу, братьям своим, соборным служением всех подданных монарху и государству. Жизнь каждого человека независимо от его положения в обществе должна быть службой Богу и государю, а через служение им и всему народу.

С горечью пишет Гоголь в «Выбранных местах…» об отсутствии подобного соборного согласия, о том хаосе и разладе, который царит вокруг и который впоследствии Достоевский назовет «обособлением»: «Теперь все между собой в ссоре и всяк друг на друга лжет и клевещет беспощадно… Все перессорилось; дворяне у нас между собой, как кошки с собаками; купцы между собой, как кошки с собаками, мещане между собой, как кошки с собаками… Даже честные и добрые люди между собой в разладе; только между плутами видится что-то похожее на дружбу и соединение в то время, когда кого-нибудь из них сильно станут преследовать».

Один из источников подобной разобщенности и вражды — это, по словам Гоголя, роскошь, к искоренению которой необходимо стремиться каждому: «Гоните эту гадкую, скверную роскошь, эту язву России, источницу взяток, несправедливостей и мерзостей, какие у нас есть. Если нам одно это удастся сделать, то вы уже более принесете существенной пользы, чем сама княгиня О. А это, как вы сами видите, даже не требует никаких пожертвований, даже и времени не отнимает».

Вместе с тем Гоголь призывает не отчаиваться и не приходить в смущение от внешних беспорядков, но стараться навести порядок в собственной душе: «Недурно заглянуть всякому из нас в свою собственную душу. Загляните также и вы в свою. Бог весть, может быть, там увидите такой же беспорядок, за который браните других… Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства».

Свои надежды на спасение души писатель связывает с природой русского человека, который, по его словам, так умеет быть благодарным за всякое добро и который, как только заметит, что другой проявляет в нем участие, сам уже готов чуть не просить прощения.

Русскому человеку, по словам Гоголя, присущ особый такт ума, позволяющий ему «выразить истинное существо всякого дела… выразить его так, что никого не оскорбит выраженьем и не восстановит ни против себя, ни против мысли своей даже несходных с ним людей». Этот «верный такт ума» проявляется даже в простом крестьянине, который способен говорить со всеми, даже с царем, с такой свободой и с таким достоинством, какие трудно найти у образованных и светских людей.

«Верный, истинно русский такт ума» сочетается в нем с молодецкой удалью и отвагой, решимостью «рвануться на дело добра… если только представится случай рвануться всем на дело, невозможное ни для какого другого народа…»

Говоря о самобытности отечественного национального характера, Гоголь отмечает и такую его особенность, как склонность к иронии или, точнее, добродушному юмору: «У нас всех много иронии. Она видна в наших пословицах и песнях и, что всего изумительней, там, где, видимо, страждет душа и не расположена вовсе к веселости… Трудно найти русского человека, в котором бы не соединилось вместе с уменьем пред чем-нибудь истинно возблагоговеть — свойство над чем-нибудь истинно посмеяться».

Это свойство «истинно посмеяться», по убеждению Гоголя, предопределило возникновение в нашей литературе сатирического направления, виднейшим представителями которого были Кантемир, Фонвизин, Грибоедов, да и сам автор «Ревизора» и «Мертвых душ».